К 200-летию Знаменского храма села Старая Кашира Специальный проект «Мой Знаменский храм»

Интервью сотрудника храма Анатолия Сергеевича Стебалина

«Время, чтобы меняться» 

Расскажите, как вы пришли в наш храм?

 Я с батюшкой общался ещё в Тихвинском храме, и как-то приехал помочь здесь машину арматуры для полов разгрузить: мы с дороги её таскали в храм. Года три-четыре назад батюшка позвал сюда работать сторожем. Я тогда учился на Богословских курсах. Я сначала батюшке посоветовал Александра, нашего алтарника, а сам пока не шёл – была работа. А Александра я знал по Покровскому храму в Ситенке. Так получается, что в нашем храме сейчас очень много духовных чад отца Дмитрия. Наверное, он за нас молится, объединяет всех здесь. Я пришёл осенью и сразу начал работать и за свечным ящиком, и сторожем, как и Александр. Ирина и Галина уже работали за ящиком, Люба пришла позже, её уже я обучал. Она всё говорила: я не смогу, боюсь что-то сделать не так… Я тоже раньше боялся. А потом научился доверять Богу.

 А получается ли писать стихи на дежурстве или в храме? 

 Некоторые стихи здесь ночью написаны. Я вообще не понимаю, откуда эти стихи приходят, но бывало и такое, когда я за ящиком работал, был наплыв какой-то. То ли это благодать Божья, то ли другие какие-то силы, но что-то такое появлялось само собой. Я брал тетрадку и записывал. Иногда было так, что стихотворение было уже написано, а смысла его я ещё не понимал.

 Как начиналась ваша работа в храме? 

 В первые дни было повышенное чувство ответственности, страх что-то сделать не так, неуверенность в себе. Испытав это, я потом уже другим говорил: не бойтесь сделать что-то не так, делайте, что сердце подскажет. В храме родилось стихотворение: «И никого не надо слушать…» Потому что приходили всё время люди и говорили, что им там сказали одно, а там другое, и они не знают, кого слушать. Как-то пришла женщина, я стоял за ящиком. Мы разговорились. И я ей прочитал своё стихотворение «Покаяние»:

 Мне бы больше надо слушать,

Только я всё говорю,

Всё в чужие лезу души,

За своею не смотрю…

Читаю, а она так удивлённо на меня смотрит: «Да это же про меня! А кто автор?» Я говорю: «Автор Бог, наверное, а я только записал».

Раньше я всё время ходил что-то убирал, много было мусора вокруг храма, окурков, я всё это убирал, делал замечания курящим на территории. А сейчас стараюсь с любовью подойти и сказать: «На территории храма курить не рекомендуется». Не запрещается, а не рекомендуется. И люди понимают.

Раньше здесь не было асфальта, месили всю грязь, снег. В первую зиму свою зиму я взял лопату и стал расчищать дорогу. После этого и остальные были вынуждены взяться за лопаты. А потом, когда асфальт сделали, уже нужно было чистить. Я же перфекционист, мне надо, чтобы как лучше всё было. И я пыхтел, корпел, оставался после своей смены, если не успевал площадку очистить от снега, хотя Георгий приходил на смену и говорил: «Я дочищу». Сейчас он тоже говорит: «Я дочищу», но я сначала отправляю его в часовню. Оттуда звонят и предупреждают: если навалило снега, то людям там не пройти.

На ваших глазах восстанавливался наш храм. Что было здесь раньше? 

Тут раньше кошмар был. Старые деревянные леса, смотреть на них было страшно, казалось, они могли рухнуть. Батюшка дал команду разобрать эти опасные леса, в конце концов, их разобрали, пригласил бригаду Леонида с сыновьями делать крышу. Восемь лет стоял храм почти без крыши. Был когда-то рубероид, потом просто целлофан. По стенам течёт, кругом плесень, сырость, внутри храма воздух сырой. Крыша нужна была в первую очередь, но начали с куполов – надо начинать с самого высокого, а потом идти ниже. Сейчас ребята сделали крышу, а всё равно течёт. Может, через стены вода просачивается, потому что стены все сырые. В первую очередь надо было проводить газ – тогда  стены могли бы просохнуть, от обогревателей стены не высохнут. А люди, которые давали деньги, какое-то определённое, целевое пожертвование делали, не понимали этого. А если деньги пожертвованы на что-то определённое, не может их на что-то другое потратить, даже если оно нужнее.

Радует, что людей приходит всё больше и больше. Но слишком многие заходят, а немногие остаются. По сравнению с началом, сейчас людей намного больше. Поначалу двадцать человек казалось много, а теперь это даже мало. И постоянных прихожан прибавляется, на клиросе новые люди появляются. Батюшка наш многим нравится, особенно приятно, когда из Москвы к нему приезжают специально, дачники здешние, тепло о нём отзываются: он добрый, и поговорить с ним интересно. Батюшка наш замечательный. Другой бы меня давно выгнал за моё своеволие, желание что-то по-своему сделать. А он терпит.

 Чем для вас наш храм отличается от других? 

Развалинами. Уж больно он в запущенном состоянии. Тут такие аскетические условия, которые, наверное, здесь и держат. Здесь всё время есть возможность быть чем-то недовольным и своими руками что-то улучшить. В других храмах я могу только предложить чем-то слегка помочь. А здесь я учусь нести ответственность за свою работу.

Что, на ваш взгляд, объединяет людей в нашем храме? 

Например, акафист иконе «Знамение». Вроде бы: и певчих нет, и народу приходит мало, как раз те, у кого нет голосов, я, бабушки. Батюшка поёт, а мы… Непрофессионалы, голоса у всех разные. А единение есть. Я помню, батюшка как-то после акафиста сказал нам: «Молодцы». Я понимаю, почему он похвалил: пели от сердца, с душой. Все разные, непрофессиональные, но стремятся к одному – выразить свою любовь, сердечную и душевную чистоту. Пусть неграмотно.

 Что даёт вам работа в храме? 

Во мне растёт духовность. Когда нет снега зимой, нет грязи, можно читать какую-то духовную литературу. Раньше у меня с Богом были «торгово-рыночные отношения»: я 20 лет ходил в храм, как католик, «индульгенции» зарабатывал. Сейчас пришло осознание, что я без Бога вообще ничего не могу. И молитвы другие пошли. Но на это нужно было время. Слава Богу, что Он даёт время. Время, чтобы меняться.

 

Comments are closed, but trackbacks and pingbacks are open.